Сравнительная политология и событийное знание

Общие логические рассуждения о событийном знании отнюдь не являются единственным обоснованием его значения для сравнительной политологии. Дело в том, что уже имеется определенный опыт использования этого подхода (с различной степенью отчетливости и полноты) в исследовании ряда феноменов политического мира.

Назовем здесь следующие тематические направления исследований: экстраординарное в политике — революции, восстания, протестное поведение — так называемая спорная политика (contentious politics); политика во время кризисов; отдельные страны в качестве событий третьей волны демократизации, отличающиеся особенностями сочетания структурных и агентских факторов; тоталитарные режимы как политические события прошлого века.

В этом отношении событийный подход позволяет, на наш взгляд, приблизиться к решению основной задачи реформирования сравнительной политологии — подчинить метод политической субстанции. Конечно, следует отдавать себе отчет в том, что, например, при исследовании протестного поведения метод ивент-анализа фактически часто воспроизводит стратегию фактуального знания, когда в качестве зависимой переменной выступают обособленные конфликтные действия.

Но и здесь отмечаются более мягкие способы изучения с использованием метода дискурс-анализа, соответствующего интерпретативной модели, или так называемого метода «интерактивного политического процесса», который подчеркивает значимость тактики, стратегии, выбора, случайности, а при исследовании феномена «цветных революций» — элементы событийного знания. Феноменологическая стратегия избирается при изучении насилия в странах Африки и Ближнего Востока.

Наиболее очевидным становится преимущество событийной стратегии исследования, когда невозможно построить объяснительные модели политических феноменов, которые, хотя и являются «серийными», но каждое из них возникает по-своему, в неожиданном сочетании условий и действий. Интересно, что такое тематическое направление, как изучение демократических транзитов и консолидации, все более наполняется событийным подходом.

Понятие «консолидация демократии» приобрело значение категориального термина в сравнительной политологии, начиная с работы Гуилермо О’Доннелла и Филиппа Шмиттера «Переход от авторитарного правления», опубликованной в 1986 г. В ней представлен по преимуществу транзитологический подход к этой теме. В 1990-е гг. эта тема становится одной из ведущих в демократической литературе.

Смещение интереса от исследования перехода к демократии к вопросам ее консолидации вызвано вполне понятными причинами: эмпирически ориентированная политология отражает ситуацию неоднозначности процессов становления новых демократических режимов и поиск оснований их закрепления.

Вместе с этим, однако, можно отметить и отчетливо выраженный методологический поворот. Он связан с критикой концепции условий демократии, господствовавшей в 1960–1980-х гг.

Выражая крайнее мнение, Филипп Шмиттер писал, что дискуссия о демократизации
«включает отрицательное отношение к предыдущему широко распространенному суждению, что демократия является функциональным условием или этическим императивом.

Ни уровень экономического развития, ни гегемония буржуазии не могут автоматически гарантировать появление, более того, укрепление демократии. Не является этот режим также очевидным результатом некоторого предыдущего достигнутого уровня „цивилизации“, грамотности, успехов в образовании или особой политической культуры.

Это не значит отрицание того факта, что благосостояние, относительно равное распределение богатства, конкурентоспособная на мировом рынке экономика, хорошо обученное население, большой средний класс, а также готовность принять разнообразие, доверять сопернику и разрешать конфликты компромиссом являются преимуществом; это значит как раз то, что демократия все еще должна быть выбрана, воплощена и увековечена „агентами“, реально живущими политическими акторами с их особыми интересами, страстями, памятью и — почему нет? — доблестью и судьбой».

Не все придерживаются подобной довольно радикальной позиции, но она верно выражает общее настроение, связанное с необходимостью идти дальше в исследовании демократии, с некоторым сомнением относительно статистических зависимостей, с ощущением необходимости перехода от объективизма к объективности, когда конфликт интересов не всегда однозначно связан с одним каким-либо выбором. В этом смысле сравнительная политология сегодня не то что менее оптимистична, скорее, она более приближена к реальной истории.

Конечно, делая обобщения и строя модели, ученый-компаративист понимает их ограниченность. Более того, отмечается тенденция более свободного отношения к уже выработанным концептуальным положениям, что позволяет избегать догматики. О попытках использования различных подходов в описании процесса демократических переходов и консолидации демократии на- писано достаточно много.

Вместе с тем до сих пор проблема не решена окончательно. Все еще сохраняется методологическое напряжение между структурными, транзитологическими и институциональными подходами. Однако есть некоторые подвижки, и здесь стоит обратить внимание на проблему событийности политики и событийной стратегии исследования.

Эта статья еще раз заставляет нас обратить внимание на современную методологию и технику эмпирического сравнительного анализа политических феноменов с использованием логики нечетких множеств, или «мягкой» логики, а также понять со- временные проблемы детерминистского знания.

В статье консолидированная демократия определяется как «ожидаемая устойчивость либеральной демократии», при которой соответствующие политические акторы действуют в условиях определенных правил, с которыми они должны соглашаться. Авторы исследования используют методологию и методику «мягкой» логики для выявления необходимых и достаточных условий для консолидации демократии, разбивая их на две группы.

Первая группа, так называемые «дальние условия» («remote conditions»), касается таких факторов, как уровень экономического развития, этно-лингвистическая однородность, близость к Западу, степень предыдущего демократического опыта и длительность коммунистического прошлого. Это — такие факторы, которые можно обозначить в качестве контекста; они стабильны и их источники находятся относительно далеко от проходящего процесса консолидации. Вторая группа включает в себя «близкие условия» («proximate conditions»), к которым относятся факторы, изменяющиеся во времени и подверженные влиянию политических деятелей.

К ним относятся в данной статье тип исполнительной власти, тип электоральной системы и уровень партийной фрагментации. Общая задача исследования состояла в том, чтобы проанализировать соотношение первой группы условий, а также выявить особенности их связи с непосредственными факторами консолидации. Гипотеза исследования авторами определяется как «матч между институтами и контекстом».

При этом они «ожидают, что соответствующие акторы будут следовать демократическим нормам, выработанным в их стране (и, таким образом, будут консолидировать демократию), если распре- деление политической власти, установленное их типом демократии, явится ответом на необходимость дисперсии власти, вызванным социетальным контекстом. Отсюда, это исследование руководствуется общим ожиданием, что демократии консолидируются, если избранный тип институциональной конфигурации совпадает с социально-структурным контекстом, в котором он воплощается».

При этом предполагается, что и контекст, и институты могут по-разному оказывать влияние на распределение/концентрацию власти, и если их влияние совпадает, то создаются благоприятные условия для консолидации. Для нашей темы интересны результаты исследования, которые показали, что существует многообразие сочетания контекстуальных и институциональных условий консолидации демократии, что невозможно выработать единый алгоритм для объяснения взаимодействия причин и следствий.

«В противоположность многим основным за- явлениям модернизационных теорий, — указывается в статье, — мы находим, что нет [жестко] необходимых предпосылок для консолидированной демократии. Наоборот, некоторые демократии консолидируются в неблагоприятных условиях, тогда как другим не удается стать консолидированными в благоприятном контексте.

Причина этого видится в выборе подходящей/неподходящей конфигурации институтов. Это также подразумевает, что нет такого типа демократии — и еще меньше одного институционального признака, который a priori будет наилучшим для консолидированной демократии. То, что происходит, зависит от сочетания с контекстом».

Обнаружение особого сочетания структурных (контекстуальных) и агентских (например, выбор институциональных дизайнов) факторов при изучении национального опыта демократического транзита и консолидации в различных странах заставляет нас рассматривать этот опыт для каждой страны в качестве особого политического со- бытия третьей волны демократизации.

В этом отношении страны Латинской Америки или Центральной и Восточной Европы, а также постсоветского пространства характеризуются не только своеобразием разрыва с прошлым, но и своеобразием перехода к новым состояниям. Так, политика «шоковой терапии» в Польше в начальный период перехода определялась не столько экономической ситуацией, сколько политическими действиями правительства, обладавшего значительной поддержкой населения.

Следовательно, диссонанс между экономическим контекстом и политико-психологическими обстоятельствами способствовал выбору экстраординарной политики, и этот быстрый экономический переход впоследствии сыграл решающую роль в консолидации демократии в стране. Традиционно эту исследовательскую ситуацию рассматривают в аспекте «каузальной сложности» и подчеркивают слабую эффективность в данном случае стандартных, линейно-аддитивных количественных методов.

Стратегия качественных методов в этом смысле более адекватна изучению сложности в политике. Однако в своей основе это обсуждение все же ведется в рамках первой познавательной парадигмы. При событийном анализе следует, по-видимому, говорить не о каузальной, а о «темпорально-ситуативной сложности», которая меняет обычную логику «причина—следствие», «цель—результат» и, следовательно, рассмотрение политической реальности в виде последовательности состояний.

В политическом действии нет никакого алгоритма, который заранее можно просчитать и придать ему статус универсального правила. Отсюда, экономическая политика в России начала 1990-х гг., напоминающая польскую «шоковую терапию», была другой политикой с другим сочетанием ситуации и действующих людей. То есть это было другое политическое событие, и до сих пор не совсем ясно, были ли этой политикой достигнуты искомые цели, или они были «искажены» той политической борьбой, которая раз- вернулась вокруг нее.